Занимаясь в 1990-е годы антропологическими исследованиями в России, я считала, что там должна возникнуть культура увековечивания советского прошлого. Как я ошибалась!

Помню Санкт-Петербург в 1991 году. Обнищавших людей, которые сидели на тротуарах, укутав ноги тряпьем. Они торговали принесенными из дома безделушками, напоминавшими о советском прошлом, ржавыми гвоздями… Кто-то разложил на газете несколько рыбин. Казалось, что только что закончилась война.

Все это было не так давно. Неудивительно, что экономический рост эпохи Путина обеспечил ему популярность в стране. На самом деле, новых русских интересовали только материальные блага; Путин дал им это, а также некоторую дозу национализма, чтобы сгладить новый авторитаризм. Возможно, вы скажете, что они победили, а интеллектуалы, у которых в 1989 г., казалось, были такие перспективы, проиграли.

В начале 1990-х колхоз в Эстонии, где я проводила полевые антропологические исследования, был унылым местом. Главными социальными темами были бедность, алкоголизм и безработица. Зимой 1993-94 гг. практически не было отопления, а температура опускалась до -33. Мужчины на шестом десятке умирали от заражения крови и алкоголизма — никто не ставил им диагноза, никто за ними не ухаживал.

Моя книга о колхозе была опубликована в 2004 г. В ней я предсказывала скорое возникновение культуры мемориалов: лагеря, по моему мнению, должны были стать музеями, появились бы книги и документальные фильмы. Еще я писала о социальной амнезии при коммунизме, когда прекращается свободная передача воспоминаний от поколения к поколению. В советскую эпоху было забыто досоветское прошлое, а в постсоветскую, как мне казалось, тоже существует опасность того, что будет забыто советское прошлое. ‘Таким образом, — писала я, революция, вызвавшая гибель Советского Союза, принесла с собой амнезию о советских годах’.

Я считала это временным явлением, потому что была уверена, что вскоре гражданское общество начнет порождать бесчисленные мемориальные инициативы. Проблема была в том, что настоящая демократия просуществовала недолго, по крайней мере, в России.

В декабре прошло года был произведен обыск в помещениях ‘Мемориала’, важнейшей из неправительственных организаций, занимающихся документированием преступлений сталинизма. Были конфискованы тридцать жестких дисков, на которых хранились интервью и архивные материалы, собранные за 20 лет изучения ГУЛАГа и политических преступлений послесталинской эпохи. Директор ‘Мемориала’ Ирина Флиге назвала это ‘войной за память’: обелением Сталина ради оправдания нового авторитаризма.

Недавно Financial Times сообщала, что пропутинский политолог Глеб Павловский написал статью, в которой содержатся нападки на ‘Мемориал’ и зловещие намеки на то, что Россия уязвима перед ‘чужими проекциями’ своей истории. ‘Россия, — писал он, — не имея собственной политики памяти, стала беззащитным и безопасным экраном диффамационных проекций и агрессивных фобий’. Действительно, никакой политики памяти нет. Нет национального музея ГУЛАГа, нет официальных попыток отметить места массовых захоронений, нет открытого доступа к делам тайной полиции. Будущее, которое я себе представляла, не наступило.

Это лишь часть контекста политического насилия в России. По оценкам Комитета по защите журналистов, начиная с 1999 г. в России убито не менее 49 журналистов. Последние в списке жертв — адвокат-правозащитник Станислав Маркелов, представлявший ‘Новую газету’, и Анастасия Бабурова, журналист-стажер этой же газеты, застреленные днем 19 января в центре Москвы. Незадолго до гибели Маркелов сообщил о том, что он направляет в Европейский суд по правам человека апелляцию против досрочного освобождения полковника Юрия Буданова. Буданов, бывший полковник российской армии, сидел за убийство в 2000 г. чеченской девушки Эльзы Кунгаевой. Она была жестоко избита и изнасилована. Первоначально ответственными за преступление были признаны трое подчиненных Буданова, но затем обвинения в их адрес были сняты. Сегодня Буданов — герой российских националистов.

13 января в Вене — и тоже средь бела дня — был застрелен Умар Израилов, противник президента Чечни Рамзана Кадырова. В 2006 г. он подал в Европейский суд по правам человека иск против России, позже потерявший силу, в котором обвинял режим Кадырова в похищениях людей и пытках. Он утверждал, что Кадыров лично пытал его.

В этом списке множество имен. Вот некоторые из них:

В 2000 г. Игорь Домников, репортер ‘Новой газеты’, подвергся нападению и скончался от полученной травмы головы.

В 2003 г. умер заместитель главного редактора ‘Новой газеты’ Юрий Щекочихин, официально от ‘редкой аллергии’. Больница отказывается предоставить доступ к его истории болезни даже родственникам.

В 2004 г. был застрелен русско-американский журналист Пол Хлебников. Это произошло через год после публикации его книги о чеченском полевом командире и после публикации списков олигархов в русском издании журнала Forbes.

7 октября 2006 г. была убита Анна Политковская, самая известная журналистка России, расследовавшая факты пыток в кадыровских тюрьмах.

В 2008 г., по данным Human Rights Watch, в милицейской машине был убит Магомед Евлоев, владелец сайта Ingushetia.ru, который сообщал о нарушениях прав человека в ходе контртеррористических операций в Ингушетии.

13 ноября 2008 г. был избит до потери сознания редактор газеты Михаил Бекетов, проводивший кампанию в защиту подмосковного леса. Ему пробили голову и сломали ногу. Из-за обморожения ногу и несколько пальцев пришлось ампутировать. Ранее в качестве предупреждения застрелили его собаку.

ФСБ или неконтролируемые элементы в этой структуре, ультранационалисты, чеченские бандиты и коррумпированные бизнесмены-мафиози образуют замкнутый круг насилия. Пока государство безмолвствует или реагирует вполголоса, изменений не будет. Так легко убивать людей, и так трудно вытравить укоренившуюся культуру насилия. Возможно, даже Путин однажды об этом пожалеет. Он играет в опасную игру с будущим — и прошлым — своей страны.

Сигрид Раусинг — издатель и филантроп